Предисловие.

Шел 1984 год, я заканчивала 8-й класс. Решение о переходе в физико-математическую школу N 17 я приняла сама по совершенно непонятным мне теперь мотивам. В принципе, моя родная школа N 70, тоже была с математическим уклоном. Но школа N 17 славилась на весь город именно потому, что в ней преподавал Владимир Иванович Лысов. У нас же вела математику его бывшая однокурсница Надежда Петровна. И по ее словам, с моими способностями к Лысову мне даже нос показывать не стоило. Мол, прежде всего, он не признает у женщин вообще математических способностей. А мои уровень у Надежды Петровны был, скажем так, четверка с натяжкой. При чем натяжка была за счет посторонней помощи, потому что сама я частенько не могла сама справиться с задачами повышенной трудности из нашего школьного учебника математики. Сам же Лысов был совершенно помешан на математике, поэтому жизнь не предвещала ничего хорошего. Надежда Петровна гарантировала мне испорченный аттестат, это как минимум, а как максимум – позорный вылет из школы. Приделом сложности у Надежда Петровна считала учебник под редакцией Сканави. Решить что-то из него было бля меня фантастически высокой планкой. Задачи-то я него решала, но с ответом в книжке мой ответ обычно не сходился.

Про учебу вместе с Лысовым она рассказывала так: “Его ничего никогда не интересовало кроме математики. Он забегал в класс и писал на доске число “Пи” до 20 или 30 знаков после запятой по памяти. Говорил только о математике, со мной практически не общался потому что девочек за людей не считал.” Она еще рассказала, что раньше он преподавал в каком-то ВУЗе, но оттуда ушел после скандала, связанного с его научной работой. То ли у него украли тему, то ли не дали защитить работу и ее перехватили иностранцы. Я так не знаю, к сожалению деталей.

Не смотря на такие “радужные” перспективы я все-таки пошла подавать документы в 17-ю школу. Никакого интервью с самим Владимиром Ивановичем не было, директор просто посмотрела на мой аттестат о 8-летнем образовании. Он был в принципе неплохим, без троек. По математике стояли мои честно заработанные бессонными ночами четверки. Никаких побед в олимпиадах в числе моих заслуг не было. Но документы взяли, я была зачислена в математический класс.

Почему я так подробно рассказываю о себе, когда пишу о Владимире Ивановиче? Потому что я хочу, чтобы вы понимали, что его метод был на самом деле уникальным. Он позволял раскрыть в учениках способности, о которых никто раньше и не подозревал. Я не любила математику до Лысова, я полюбила ее благодаря его урокам. У меня никогда не было отличных оценок по математике, первые пятерки мне поставил именно Лысов. Сразу могу сказать, что то, что Лысов не признавал в девочках математических способностей, это не правда. В нашем классе самой сильной ученицей была Ольга Овецкая - призер всесоюзной математической олимпиады.

 

Как проходили наши уроки.

Первый урок Лысов начал с того, что сразу объявил: “Я буду давать задачи для тех, кто хочет знать математику и для “балласта””. К “балласту” он относил и девочек, и мальчиков, тех, кто сам не хотел решать более сложные задачи. Он сразу им порекомендовал купить определенный учебник с задачами для поступления в ВУЗ и пообещал давать из него задания. Первой же группе сказал, что эти задания их не касаются, он будет просто приносить интересные задачки. Но, к слову, даже наш “балласт” в итоге имел уровень куда выше, чем звезды из других школ. В донецкие и киевские институты все эти ребята поступили с первого раза. Потому что оценку у Лысова все равно надо было заработать, просто так у нас никто ничего не получал.

Учебник под редакцией М.И. Сканави Лысов называл “дебилометром” и очень его не жаловал. Потому что в той редакции в нем задачки делились на группы: A , Б, В. Что по его мнению позволяло определить уровень дебилизма, а не научить мыслить. Он говорил, что над этими задачками не надо было думать, а надо просто тупо и аккуратно выполнить вычисления.

Итак, им был сразу обруган учебник, который для меня был чем-то недостижимым и грандиозно сложным, и мне стало совсем не по себе. Но отступать было уже некуда, и я приняла решение – будь что будет, но я не хочу быть “балластом”. Изначальный выбор делали мы сами, шанс Владимир Иванович давал всем. Как минимум, я не припомню чтобы Владимир Иванович каким-то образом отбивал охоту пробовать решить его умные задачки у кого то. И если ученик прикладывал усилия, результат обычно был.

Обычно урок начинался с того, что Лысов забегал после перекура и еще на бегу говорил: “Я вам такую интересную задачку принес!” Он не забывал при этом дать задание и “балласту”, а потом с оставшейся частью занимался “интересной задачкой”. Он рисовал условие на доске и ждал какое-то время пока мы обдумаем написанное. Потом вопросы шли в таком порядке: “кто решил?” Кто-то выходил и показывал свой вариант. Я никогда не была первой, мне всегда требовалось больше времени чтобы сообразить, но Владимира Ивановича это совершенно не волновало. Он никогда не засекал время, ему нужен был результат, ему не важно было сколько мы думали чтобы его получить. Потом вопросы ставились иначе: “А кто решил по-другому?”. Дальше: “А кто нашел еще более красивое решение?” Кто-то доказывал иначе какой-то момент, это тоже ему интересовало. Он не воспитывал у нас конкуренцию, наоборот, он хотел чтобы мы умели работать в команде. Мы постоянно занимались творчеством, мы занимались им все вместе, а он нам просто в этом помогал. Только в конце он мог нам показать свой высший пилотаж. Когда вместо несколько страниц решения он делал все в пару строк. Мы все ахали, а Владимир Иванович удовлетворенно улыбался. Красивое, нестандартное решение – вот что он ценил больше всего. Это было именно то, что он ждал от нас. Не могу похвастать тем, что часто кого-то удивляла. Но я справлялась с его умными задачками практически всегда, пусть даже не самым изящным способом и за более длительное время, чем остальные.

Часто я засиживалась в школе допоздна. Я рисовала на доске чертеж и часами на него смотрела, пытаясь осознать задачу. Я лепила стереометрические фигурки или делала их из проволоки – мне было так проще прокрутить задачу в пространстве. Иногда возникал был какой-то затык: было понятно, что если получится доказать вот это, то потом из этого делается это, потом это и т.д. И тогда кто-то из группы заинтересованных ребят мог помочь и какую-то мысль подкинуть. У нас не было зазорным говорить о математике даже на переменах.

В конечном итоге мы все были увлечены математическими задачками не меньше Владимира Ивановича. Он всегда приветствовал совместное творчество и групповые обсуждения задач. Поэтому и сам мог где-то что-то в корриде подсказать, просто пробегая мимо и видя как мы мучаемся над каким-то моментом. Мы даже перезванивались по вечерам чтобы обсудить задачку, жили то мы все в разных концах города. Я до школы добиралась каждый день полчаса, кто-то ехал час, кто-то еще дольше.

Владимир Иванович всегда поощрял тех, кто хотел работать. Как? Только то, что называется социальным поощрением он использовал, поболтать, пошутить, это он мог. А вот сказать: я тебе ставлю за это пятерку – никогда! Работу на оценку он не признавал. Он не заставлял нас учиться, ему хотелось видеть наш интерес, увлеченность, желание работать. Работать творчески, а не зубрить. Он не требовал заучивания формул или доказательств теорем. С Владимиром Ивановичем всегда было весело и очень интересно.

Через какое-то время Владимир Иванович заметил у меня способности к геометрии. В особенности я любила стереометрию, рисовать чертеж к задачкам “5-й номер вступительных экзаменов МФТИ” – это было мое любимое занятие. Хорошее пространственное воображение навсегда осталось моей сильной стороной и часто меня в жизни выручало. При этом я недолюбливала задачки с параметрами, которые так любил Владимир Иванович. Но такие задачки даже не в каждом ВУЗе на вступительных дают, это было совершенно не критично.

Временами Лысов мог сильно разозлиться, например, если во время урока кто-то начинал болтать не по теме. Обсуждать задачу можно было, но просто болтать – этого он не терпел. И если Владимир Иванович выходил из себя, на него было страшно смотреть. И тут можно было услышать все что угодно про их умственные способности! Он говорил на очень повышенных тонах: “Я служу не вам, а математике! Кому не нужна математика – убирайтесь из этого класса!” Дальше следовало подробное описание куда нужно было убраться, и в качестве примера приводился обычный класс нашей же школы. Но нас, тех кто “грыз гранит науки”, как он говорил, это не касалось. Мы это знали и поэтому во время очередного разноса просто утыкались в задачки. Иной раз, правда, было тяжело сдержать смех, потому что Лысов не сколько оскорблял, сколько высмеивал наш “балласт”.

Еще хочу добавить, что у нас было не два предмета: “алгебра и начало анализа” и “геометрия”, а три. У нас была отдельно “алгебра”, отдельно “математический анализ”, ну и “геометрия”. Мы никогда не пользовались школьным учебником математики, с самого начала мы просто решали задачки. Мы никогда не знали что за тема урока у нас сегодня. процессе Лысов вдруг говорил нам: “А вот есть такая теоремка, которая тут как раз пригодится”. От нас он тоже никогда не требовал заучивания формул, даже на контрольной я всегда могла перед глазами держать формулы на листочке. Если я выходила решать задачу к доске, а для стереометрической задачи я могла сделать чертеж даже первая в классе, то я могла сказать: “мне кажется должна быть такая теорема..” на что получала радостный ответ Владимира Ивановича: “Все правильно, Леночка, есть такая. Только не теорема, а аксиома.”

Я всегда была для него Леночкой, с самого начала, даже когда еще не делала таких успехов, но он почему-то с самого начала верил, что у меня все получится. Может потому и пришли эти успехи, что мне не хотелось его разочаровать? Помню, мне постоянно казалось, что Владимир Иванович слишком хорошо обо мне думает, что я далеко не такая умная как ему кажется. Потому что времени мне требовалось часто в несколько раз больше чем другим нашим звездам и потому что я ни разу не выиграла ни одной олимпиады. Но олимпиады Владимира Ивановича не слишком и интересовали, надо сказать. Он знал, что группа ребят идет на олимпиаду, он знал, кто победил. Но он не считал задачи с олимпиад тем, что нужно решать на уроках. На уроках были только вступительные задачи ВУЗов разных уровней. Да, у этих ребят всегда имели хорошие оценки, но они в принципе были умными ребятами и всегда как и все работали на уроках. В то же время, отсутствие олимпийских успехов у меня, например, для него вообще ничего не значило. Чувство конкуренции он в нас никогда не культивировал, за что я ему очень благодарна. Человек просто должен быть хорошим специалистов в своем деле, совсем не обязательно кого-то для этого побеждать!

Еще Владимир Иванович очень не любил, когда у него спрашивали: а какую оценку я сегодня получил? Он просто органически не выносил он такие вопросы, нас об этом предупреждали заранее. Поэтому в журнал мы вообще никогда не заглядывали. В четвертях в меня по алгебре и анализу обычно были четверки, по геометрии обычно пятерки, и это в принципе отражало ситуацию правильно. Владимир Иванович прекрасно знал мои сильные и слабые стороны. К сильной стороне относилось мое пространственное воображение, к слабым – я могла сделать мелкую, не принципиальную ошибку и этим перечеркнуть весь результат. Для него самого это было не важно – ему был важен ход мысли, красота решения. Но он знал, что такая ошибка может мне стоит баллов на вступительных экзаменах. И он меня об этом часто предупреждал. Ненавязчиво, с шутками и прибаутками, смеясь над этими крючкотворцами, но предупреждал.

Был еще один случай, который мне врезался в память. Владимир Иванович часто предлагал нам решить все 5 номеров со вступительных экзаменов МФТИ. Обычно первые 3 номера мы довольно быстро решали, четвертый номер решался уже за большее время. Пятым шла стереометрическая задача, которую мы тоже делали, но обычно не за один урок. При этом часто Лысов шутил, мол, вы намного тупее чем поколение ваших отцов. А ребята то у нас были ого-го! Несколько победителей городских, областных, республиканских и всесоюзных олимпиад! И вот как-то раз Владимир Иванович принес нам задачник со вступительными экзаменами тех лет, о которых он нам постоянно говорил. Ну, первые 3 номера были решены, хотя и со скрипом. Четвертый номер мы сделать попробовали, не смогли. А пятый номер поверг всех в такое уныние, что за него даже не стали браться. Лысов оглядел нас победно: “Я же вам говорил, народ тупеет. Ну да ладно, это было тогда, сейчас таких задач на вступительных не бывает.” С этими словами он убрал старый потрёпанный учебник и больше никогда его не приносил. И тут Владимир Иванович оказался прав, уже в Канаде я узнала, что уровень студентов постоянно падает, поэтому уровень экзаменов все время снижается.

 

Шутки Владимира Ивановича.

Говорить о Лысове и не вспомнить его шутки невозможно. Владимир Иванович шутил постоянно и над всеми! И над нами, и над собой, и над другими учителями, и над руководством школы. Для него не было запретных тем, он не считал, что педагог должен вести себя как-то особенно с детьми. Да и не было ощущения такого, чтоб он считал нас детьми.

Математические анекдоты из него просто сыпались: сдает отставной военный вступительный экзамен по математике, говорит ответ: “Синус равен трем.” Ему возражают: “Синус больше единицы быть не может, ответ не правильный”. Он отвечает: “Это у вас гражданских не может, а у военных может, а в войну и до пяти доходил!” Он нам это рассказывал и сам же хохотал громче всех.

Шутки о военных Лысов особенно любил: “Если вы такие умные, почему строем не ходите?” - часто говорил он после успешно побежденной нами задачи.

Владимир Иванович часто рассказывал нам байки великих про математиков, например, о Коши и Гауссе: Коши писал такое множество работ, что их не могли вместить ни издания Парижской академии, ни тогдашние математические журналы. Поэтому французский математик основал свой собственный еженедельный журнал, в котором и помещал только свои статьи. Всего он издал более 700 работ по математике и физике. Гаусс выразил довольно едко свое мнение по этому поводу: “Коши страдает математическим поносом”. На что Коши ответил, что у Гаусса явление обратное.

В ход шли и шутки по физике, особенно Владимир Иванович любил говорить и Нильсе Боре и часто рассказывал истории из сборника “Физики шутят”. Например, эту шутку он часто любил повторять :

Экзаменатор: Напишите формулу Планка.
Студент: Е равняется аш ню
Э.: Что такое ню ?
С.: Постоянная планки
Э.: А что такое аш ?
С.: Высота этой планки.

Он любил рассказывать о легендарном преподавателе МФТИ того времени - Гоге Барачинском. Ссылаясь на Барачинского, Владимир Иванович часто говорил: “На “5” знает Бог, на “4” мой лучший ученик, на “3” и “2” все остальные”. Или же: Гога Барачинский ставит “3” студенту после того как он совершенно правильно ответил на все вопросы. На вопрос: “За что, я же правильно ответил!”. Барачинский спокойно отвечает: “Математика большая, чего-нибудь да не знаете.” Еще один перл он любил повторять, который тоже приписывают Барачинскому: “Розгами вас надо пороть, розгами!” Это когда мы долго думали над задачей и никто не выражал желание первым пойти к доске.

Гогой Барачинским он пугал наших ребят, которые планировал поступать в МФТИ. Еще он говорил, что поступление в этот вуз не гарантировано даже если вы все экзамены сдадите на пятерки. Потому что туда зачисляют только по результатам собеседования. А на собеседовании вопросы могут самые разнообразные. Например: “Почему матрасы полосатые?” Именно этот вопрос как-то задали его ученику, который не очень удачно написал экзамен. Но его взяли потому что ответ всех сразил: “Чтобы клопам было лучше видно дорогу.” О своих любимых учениках он в принципе рассказывал довольно часто. Не сколько об их успехах, хотя и их поминал, сколько о различных смешных случаях.

Владимир Иванович никогда не пользовался никакими конспектами, все, что он нам говорил и писал, все делалось по памяти. Только изредка он вынимал какую-то книжку из своего потрепанного портфеля, чисто чтобы освежить основные моменты в памяти. Ну и, т.к. это был “прямой эфир”, в нем периодически возникали накладки. Например, он мог сделать ошибку, и всегда очень радовался, если мы ее замечали. “Это педагогический прием” – со смехом говорил он, исправлял ошибку и продолжал писать дальше.

 

Никаких шаблонов! Ни в учебе, ни в жизни.

В вот наш учитель физики Илья Яковлевич Борц делал все только по конспекту. И в жизни у него все было очень аккуратно. Столы в его классе были полированные, и мы обязаны были постоянно носить с собой клеенки, чтобы их не испортить. Кто не принес – стойте у окна весь урок. Каждый урок он давал нам теоретическую часть: все четко рисовал на раздвижных досках, правило одним цветом, формулы другим, схемы третьим. Мы обязаны были все это переписать и выучить дословно! Следующий урок он всегда начинал с того, что вызывал нескольких учеников и каждый из них должен был нарисовать на доске и объяснить определенный фрагмент предыдущей лекции. За это ставились оценки, которые тут же озвучивались на весь класс. Так же аккуратно показывал он и опыты, для приборов у него была отдельная подсобка, куда никто из нас никогда не мог зайти. Борц тоже иногда шутил на уроках, но Владимир Иванович смеялся над ним, говоря, что у него в конспекте даже написано: “Шутка:” и дальше шел текст уместной для этого случая истории.

Но больше всего Лысов насмехался над желанием Борца научить нас определенным методам решения физических задач! Рядом со мной сидел паришка, Леня Марголин, его отец был известным учителем физики, а сам Леня был очень способным и в математике, и в физике. Так вот, однажды Леня отхватил у Борца тройку на контрольной только потому, что решил задачку правильно, но не тем методом, что показал нам Борц.

Борц и Лысов - это были две диаметральные противоположности. Лысов в вечно помятом и испачканном мелом костюме, он который носился из класса в класс, где находил место, там урок и проводил. И Борц, весь такой чистый, отутюженный, проводящий уроки в классе с полированными партами. А сам он всегда сидел на высоком полированном постаменте. Таких парт больше нигде в школе не было, только у него в классе. Класс на перемене всегда был закрыт, заходить можно было только по звонку. Однажды ученики из его класса подшутили и вставили в замок спичку. Борц пришел к началу урока, попытался открыть, но не смог. Урок был сорван, в другом классе проводить урок для Борца было немыслимо! Когда этот случай дошел до Владимира Ивановича, он нам рассказывал об этом так: “А вы слышали, десятый класс тонкость в замок Борцу вставил!” Все это говорилось с непередаваемой мимикой и хохотом. Казалось бы, тут на лицо явное хулиганство, а тут учитель его явно поощряет!

 

О результатах.

Так проходил день за днем, месяц за месяцем. Как я это тянула при моих изначально скромных способностях? С большим трудом, но я не сдавалась. В начале были и слезы, и летящие через всю комнату тетрадки, когда часами ничего не получалось. Мне пришлось в итоге бросить художественную школу, потому что все время уходило на математику.

А теперь о результатах нашего выпуска. Владимир Иванович Лысова каждый год выпускал 2 класса: математический и физический. Вместе это было около 50 человек, точнее уже не вспомню. ~50% его учеников нашего года выпуска поступили в МГУ, МФТУ, МИФИ, МГТУ им. Баумана, НГУ и прочие вузы такого же уровня. Вторая половина, тот самый “балласт”, весь и с первого раза поступил в ДонГУ, ДПИ и другие лучшие вузы Донецка. Никто из нас не пользовался услугами репетиторов по математике! Не поступивших в первый год было двое – парнишка, который поехал в МФТИ, экзамены сдал, но его не взяли туда с первого раза. Уме предложили зачисление без экзаменов в наш донецкий университет (ДонГУ), но он отказался и на следующий год таки поступил в этот МФТИ. Вторым человеком была я, но я до последнего момента вообще не хотела никуда поступать сразу после окончания школы. А когда все-таки решила сдать куда-то экзамены для тренировки, то выбрала самый неудачный вариант, куда простых людей в принципе не брали. Я сделала это специально, я и не собиралась там учиться. Это был факультет Горной Экономики в ДПИ. Но я не прошла, при чем знаете почему я не прошла? Именно по той причине, о которой меня предупреждал Владимир Иванович: я в самом конце, совершенно правильно решив задачу, при нахождении площади треугольника перемножила основание на высоту, но забыла разделить на 2.

 

Школа после школы.

Вы думаете, в глазах Владимира Ивановича это что-то поменяло? Ничего подобного, я осталась для него Леночкой, он по-прежнему в меня верил и помогал мне. Никакого индивидуального репетиторства не было, никакого вождения за ручку не было. Владимир Иванович этим в принципе никогда не занимался. Он мне просто предложил ходить в ДонГУ на подготовительные курсы, которые он, оказывается, там вел. И я весь год туда ходила. Конечно, это были совсем не те уроки, к которым я привыкла в нашей школе, но и публика там ведь была другой, это был даже не наш “балласт”. Мы часто потом вместе с Владимиром Ивановичем шли до остановки и долго беседовали. И о жизни, и о математике, и о том что теперь происходит в школе, обо всем понемногу. Помню, как-то мы зашли к Владимиру Ивановичу домой за какой-то книжкой для меня. И я увидела в тот момент как он живет. Мебели практически не было, а по всему дому лежали горы книг по математике. “Это мне ученики отдают, так что можешь не возвращать, у меня таких много.” – сказал мне он протягивая книжку.

С этим моим пробным незапланированным поступлением в первый год была связана скучная история о моих домашних проблемах. Я не могла пойти сразу учиться просто потому что мне нужно было заработать сначала денег. Поэтому через 2 недели после выпускных экзаменов я устроилась в нашу же школу секретарем. По-моему именно Владимир Иванович мне и посоветовал просто куда-нибудь сдать документы и попробовать пройти экзамены. Я написала заявление на отпуск за свой счет и ушла в совершенно законный отпуск для поступления в ВУЗ, в нем мне не могли отказать. В школе все равно в то время никого не было, вроде никто в тот против моего отпуска и не возражал. Но когда я вернулась, новая директор решила показать всем кто хозяин в доме, используя меня в качестве примера. Вдоволь покричав, она заставила меня написать заявление об увольнении. Все это было незаконно, но поделать ничего было нельзя. Я написала заявление и ушла, но мне было обидно и я написала письмо в газету “Труд”, описав возникшую проблему. Владимир Иванович меня полностью в этом поддержал. Только сейчас я понимаю, что это было для него не безопасно – он ведь продолжал работать в этой школе, а человек, с которым я выясняла отношения была его начальницей! Первое письмо закончилось вызовом на ковер в Районо меня и директора, но виноватой делали меня. Я написала второе письмо, туда же в газету “Труд”. Теперь уже вызвали в Гороно, но опять, меня снова сделали виноватой. Ни у кого не укладывалось в голове как вчерашняя школьница может себе позволить критиковать директора своей школы! Но для меня она не была директором, она пришла к нам как раз после того, как меня взяла на работу прежняя директор. Прежнего директора мы любили и уважали, она никогда бы не поступила со мной таким образом. К тому же, я хорошо изучила закон и точно знала, что моей вины тут не было.

Владимир Иванович был полностью на моей стороне, мы с ним ведь постоянно общались все это время. Он рассказывал, как нашу школу буквально разваливает это новое руководство. И я снова написала в газету, я описала все, что было после моих писем, что на меня продолжают давить не признавая элементарной вещи – произошло нарушение, я имела полное права на этот отпуск. И вот после этого третьего письма, которое переслали уже в Облоно, разговор был короткий и по существу: “Вас уволили незаконно, вы имеете право на восстановление.” Для меня это было очень важно, хотя в тот момент мне уже не нужно было это восстановление. Шел апрель, я давно работала в другом месте и через пару месяцев снова собиралась поступать в институт. Это я и сказала, на что мне ответили, что я могу идти, а вот моей бывшей начальнице предложили задержаться. Уходя я слышала какой разнос ей устраивают даже в коридоре. Владимир Иванович радовался вместе со мной: мы победили! Он рассказывал, что директриса после этого заметно поутихла, а через какое-то время и вовсе ее не стало в школе. Не знаю, на самом ли деле для него это было так же важно, как и для меня. Может быть он просто понимал, что если меня сломают сейчас, то это может поломать мне всю жизнь? Но меня действительно этот случай научил многому: свою позицию нужно иметь и ее нужно уметь отстаивать. Жизнь тоже ставит перед нами определенные задачи и их тоже нужно уметь решить. А ведь это были еще довольно сложные времена, все происходило еще до перестройки! Так что, для меня Владимир Иванович был не только школьным учителем математики, он научил меня решать и жизненные задачи. Этот метод борьбы с бюрократической машиной я успешно применяю до сих пор с неизменным успехом.

Тем же летом я поступила в ДПИ на кафедру Автоматизированные Системы Управления. На вступительном экзамене получила высшую оценку по математике. При чем действительно готовилась я к экзамену по математике всего месяца 2. Хорошо помню, что только тогда я впервые открыла учебник и осознала, что мне нужно выучить теорию. А мы ведь на уроках только решали задачи! Но я раздумывала очень недолго: хорошо, мне нужно знать доказательство теоремы Пифагора. Память у меня плохая, а решаю задачи я хорошо. Так посмотрим на нее как на задачу и решим ее. Попробовала, решила, сравнила с книжкой – там доказательство было приведено совсем другое, но результат то у меня был правильный. Так я и подготовилась к теоретическому экзамену.

 

Как мне помогли уроки Владимира Ивановича в жизни.

Услугами репетиторов, или как тут их называют “tutor”, я никогда в жизни не пользовалась по сей день. Ведь Владимир Иванович научил нас главному – думать и учиться. Если что-то не понятно сразу, а сразу мне всегда не понятно – это моя особенность с которой я просто давно смирилась, надо взять книжку и почитать. Все еще не понятно – взять другую книжку. Больше четырех книжек мне никогда не приходилось прочитать по одному предмету.

В институте я была в числе лучших программистов, программирование выучила сама, тоже по книжкам. Все годы учебы у меня были предложения на внеклассную работу – т.н. хозтемы. Благодаря им денег на жизнь мне вполне хватало. Часть курсов я не посещала потому, что знала предметы лучше преподавателей. Это называлось “свободным графиком посещения”, давали его не всем. Преподаватель мне просто выдавали какую-то сложную задачу, и я ее делала, за это и получала оценку. Помню, мне поручили запрограммировать метод Фогеля для частного случая, при чем преподаватель сам не знал как это сделать, в чем мне и признался. Я же сделала его в универсальном варианте с использованием трехмерных матрицам. Это была 5 метровая распечатка на Fortran 4. Я предпочла бы Паскаль или Си, но сказали сделать так. А когда преподаватель предложил мне подправить что-то в коде чисто в косметических целях, я ему заявила: “Это моя программа, она работает правильно. Напишите свою и делайте в ней все так, как найдете нужным”. После этого я просто встала и ушла, рискуя не получить зачет по предмету. Тот преподаватель меня недолюбливал, но все обошлось, и я получила свою очередную пятерку.

После окончания института я сама устроилась на первую работу, где за 2 года полностью написала бухгалтерский учет. На дворе уже была перестройка, все разваливалось, многие люди и со стажем оставались без работы, а я ведь была вчерашней студенткой. Но проблемы с работой у меня не было никогда за весь мой программистский стаж. Я просто показывала свои разработки, рассказывала что сделала, и меня везде все брали. Затем еще 3 года я проработала в сфере автоматизации бухгалтерского и складского учета на частной фирме, тоже очень успешно, говорят, кое-где мои программы работают и сейчас потому что по функциональности им не смогли найти замены.

Затем было еще 2 года работы в области автоматизации банковского учета в Москве. С тем же успехом – ведущий специалист, часто мне давали те задачи, которые никто другой сделать не мог. Мой шеф часто говорил: “женщины не могут быть программистами” и добавляя: “а ты исключение, которое только подтверждает это правило.” Затем был переезд в Канаду, что по существу стало началом конца моей успешной программисткой карьеры. Конечно, мне жаль, что так получилось, но за те 7 лет, что я проработала в этой области, я написала больше проектов, чем многие программисты пишут за всю жизнь.

Просто когда заболел мой ребенок и мне было сказано, что аутизм неизлечим, я решила, что буду разбираться с этим самостоятельно. Я просто решила, что раз я всегда могла написать любую программу, если понимала предметную область, то и тут смогу разобраться. С тех пор я занимаюсь вопросами лечения детской неврологии. Иногда я шучу, что если в финансовом программировании я меняла область работы в среднем раз в два года, потому что мне становилось уже скучно. То тут вот уже больше 10 лет мне не приходит в голову этого делать. Все, что случилось потом, вы можете прочесть здесь, на моем сайте.

 

Образование - это то что остается после того как вы все забудите...

Помню ли я все формулы и теоремы? Конечно, нет, я ведь этим много лет не пользуюсь. Сейчас я учу другие дисциплины: химию, биохимию, анатомию, физиологию и еще много чего, что при первом взгляде никак не связано с математикой. Но если нужно где-то нужно использовать математику, я это делаю и сейчас без проблем. И если нужно будет решить задачу, я возьму книжки, полистаю, и все вспомню. Но дело ведь тут даже не в математике, Владимир Иванович так нам и говорил: “Образование – это то, что у вас останется после того как вы забудете все, чему я вас учил.” Мы тогда смеялись, а он оказался прав. Образование – это не зубрежка, которая вылетает из головы через несколько дней после экзамена. Это, как он говорил, “поставленные мозги”. А я теперь могу добавить: это образование максимального количества соединений между нейронами, оно возникает только в процессе мышления. Само количество нейронов не меняется в течении жизни, но меняется число и качество взаимосвязей между ними. Для этого надо приложить усилие, для этого мозгами надо пользоваться. Именно поэтому Лысов поощрял нас, когда мы думали и ненавидел обучение математике при помощи “натаскивания” на виды уравнений. Мы должны были думать, а не запоминать эти готовые штампы. Поэтому те задачки, что он нам приносил, всегда были нестандартны и требовали мышления. Он не делал из нас гениев, гениями рождаются, он просто раскрывал наш потенциал. Находить сильные стороны ученика и компенсировать за свет них слабые – это было как раз его подходом. В результате, аналитическое мышление стала моей сильной стороной, которой я компенсировала свою плохая память. Чтобы справиться с проблемой памяти, я постоянно все записывала. И так продолжалось очень долго, пока эту проблему мне не удалось решить.

 

Прежде чем ругать ребенка за лень, проверьте его здоровье.
или как астигматизм может испортить жизнь

Буквально пара слов чем же были вызваны мои проблемы с учебой. Они были вызваны астигматизмом. В отличии от близорукости, человек с астигматизмом не знает разницы между хорошим и плохим изображением, картинка перед его глазами всегда смазана. Это вызывает массу проблем: плохая концентрация, проблемы с грамотностью т.к. в фокусе всего 2-3 буквы, а не все слово. Это смотрится как проблема с памятью, потому что читать и понимать прочитанное одновременно практически не возможно. Эта проблема ведет к постоянному напряжению, к нервным срывам, сонливости, повышенной раздражительности. Симптомов масса, но их смысл один – мозг работает в диком перенапряжении, стараясь собрать картинку из кусочков, а глаз постоянно сканирует пространство собирая эти кусочки. В итоге, времени и сил на это уходит, конечно, больше. И, конечно, это приводит к проблемам с учебой. После того как мой астигматизм был откорректирован при помощи очков, оказалось, что у меня очень даже неплохая память. Она все равно больше зрительная, мне и сейчас проще запомнить картинку, чем текст, но память у меня совсем не такая и неплохая.

Окулист об уровне моей проблемы сказал так: “C такой проблемой и школу можно было не закончить”. Но я не просто закончила школу, я закончила знаменитую спецшколу. Я не просто получила высшее образование, я была в числе лучших студентов. Я не просто смогла работать, я всегда была одной из лучших в своей области и знала все на уровне эксперта. Да, я прикладывала для этого в несколько раз больше сил, чем если бы мне сразу подобрали правильные линзы и откорректировали зрение. Было время, когда я работала по 18 часов в сутки без выходных, но я всегда добивалась результатов. Так нас учил Владимир Иванович: если что-то не получается сразу, надо просто сесть и подумать, надо почитать книжку, в крайнем случае нужно с кем-то посоветоваться. Но ни в коем случае и никогда не надо сдаваться!

 

Последняя встреча.

Последний раз я видела Владимира Ивановича уже после поступления, может даже после окончания института. Мы поговорили всего несколько минут, он с грустью сказал: “Всю жизнь мне мешали работать, а теперь вот дали висюльку.” И небрежно показал на нагрудный знак “Заслуженный Учитель Украины”. Это было первое официальное признание его работы. Еще он сказал, что в школе теперь математику учат не 2 года как раньше, а 4 – с седьмого класса. Но отметил, что толку от этого нет, что в этом возрасте они еще дети и лучших результатов никто не добился. И тут Владимир Иванович оказался прав: современная психология говорит о том, что математика до определенного возраста для ребенка в принципе не понятна чисто потому что мозг еще для этого не созрел.

Как написал один из его учеников: "Ведь Вы учили математике, но смогли приучить нас к трудностям реальной жизни." Всю мою жизнь я благодарна Владимиру Ивановичу все уроки, что он мне дал в жизни.

 

Маткласс, выпуск 1986.